Рускони, сделавший так много
Рускони, сделавший так много наблюдений над кладкой икры тритонами, рассказывает, что когда он посадил несколько икряных самок в сосуд без растений, то они постоянно загибали ноги под тело, как бы желая закрыть ими задний проход, и если клали яйца, то они, падая на дно, слипались и, прежде чем упасть, оставались некоторое время приклеенными к телу, так что часто некоторые самки бегали с двумя-тремя яйцами у заднего прохода. Когда же для того, чтобы сделать обстановку их жизни более подходящей к природе, он поместил в сосуд несколько растений, которые придавил камнем, то самки немедленно пользовались этим удобством, садились на камень, вытягивали морду над водой, приближались к растениям, обнюхивали их листья, ползли поперек, под растения, брали один лист между задними ногами, с минуту оставались в этом положении, а затем шли дальше и через несколько минут повторяли то же самое с другим листом. При ближайшем рассмотрении оказалось, что листья были загнуты и между обеими сторонами каждого такого завороченного листа помещено по одному яйцу, которое держалось на листе своей липкостью. То же самое было найдено и в том прудике, из которого были взяты тритоны.
Скажу, кстати, еще несколько слов о замечательной живучести тритонов. Не говоря уже о том, что их неоднократно находили совершенно замерзшими во льду и потом они, по оттаянии, совсем оживали, что их резали чуть не на куски и они все-таки продолжали жить — крайне интересен еще следующий случай, рассказанный Эрбером.
«Один обыкновенный уж,— говорит он,— сожрал у меня тритона и убежал. Месяц спустя в кухне сдвинули с места один ящик и при этом оторвали переднюю ногу тритону, вероятно изверженному ужом. Животное было совершенно сморщено. Я едва заметил в нем признаки жизни и положил его на цветочный горшок; когда же позже, поливая цветы, заметил его, то он уже настолько оправился, что попробовал ползти. Я опустил его в чистую воду и кормил дождевыми червями. Несколько дней спустя он был вполне бодр; через три недели на месте оторванной ноги выступил маленький бесформенный зачаток новой ноги, а через 4 месяца нога выросла.
С этого времени на тритона было обращено особенное внимание; он вскоре выучился, когда был голоден, подниматься по склянке, в которой я держал его, и брать пищу из рук. Склянка стояла между окнами. В одну позднюю осеннюю ночь сделалось очень холодно, так что вода, в которой находилось животное, замерзла и склянка лопнула. Тритон тоже замерз, но, так как я хотел посадить его в спирт, то поставил склянку в большой сосуд, а этот на горячую плиту, для того чтобы растопить лед, и позабыл о моем тритоне. Когда же я вспомнил о нем, то вода была уже очень горяча, однако теплота только оживила тритона, и он всеми силами старался вырваться из горячей ванны. Я пересадил его в свежую воду, после чего он прожил еще целый год».
Содержание раздела